|
Юрий
НОРШТЕЙН
Глава, в которой раскрывается секрет воспитания будущего режиссера, или мультипликатора, или просто хорошего человека. Рассказывается на примере одной (в то время маленькой) семьи, в отсутствие у нее частной собственности и при полном равнодушии к ней со стороны государства (парафраз известного сочинения Фридриха Энгельса). Жила-была Катя Соколова, и была у нее дочь Сашка Матросова. В нашей истории ей, наверное, лет шесть. Никаких намеков на ее тезку, героя Отечественной войны Александра Матросова, не было. Обнаружилось это случайно, и Катя-мама сказала: «О, Господи!» — и погладила ребенка по голове. Произошедшее в нашей истории вполне могло бы составить тему отдельного симпозиума «Как воспитывать детей, или все дети сволочи, потому что ничего не жрут». Однажды (все сказки начинаются с «однажды» — сказал поэт), однажды Катя, терзаясь уроками режиссуры («О, Господи!»), которыми ее доставал на Высших режиссерских курсах ваш, уважаемые читатели, покорный слуга, услышала странную фразу: «Хочу блинов!» Катя подняла голову от раскадровки, вернулась в здешний мир и увидела, как у ее дочурки раскрывается рот и оттуда плывут слова: «Хочу блинов!» Надо заметить, что дочь Сашу нельзя было выставлять на подиум в качестве образцового российского ребенка с круглыми красными щеками, крепкими толстенькими ножками и ручками в «перевязочках». Сашка являла собой полную противоположность. Худющая, лицо голубоватое от нежелания кушать (впрочем, как и у большинства нормальных детей). Ее интерес составляли в огромной клетке две домашние крысы: Шушера и Мышера, за которыми Сашка, в отличие от большинства детей, ухаживала сама, делала им маленькие бутербродики с маслом, сыром и колбасой. Второй ее интерес — кот по имени Ежик: меховое серое изделие. Кот проявлял безразличие к крысам, они возмущались его равнодушием, хватали его за мех из своей клетки маленькими розовыми кулачками и верещали: «Ты что, совсем сбрендил, хоть бы взглянул на нас». Но кот терпеливо ждал, когда эти нахалки освободят его из своих цепких объятий, и шел дальше. Однажды Катя с Сашкой увидели, придя домой, сцену, достойную кисти Айвазовского. Клетка была открыта, кот Ежик лежал на полу, на нем резвились крысы, но кот был философски невозмутим. Третий Сашкин секрет был запрятан под крышкой письменного стола в ящике. Там, в тайне от Кати-мамы, была устроена квартира для тараканов, полный меблированный номер, с портьерами, диваном, столом, стульями и даже тарелками. В комнате стоял тараканий штандарт, на котором нетвердой детской рукой было начертано: «Тараканы — тоже люди». Видимо, тараканы любили это место и понапрасну не разбегались по квартире. Они вполне довольствовались оргиями в своем гостиничном номере, иногда из ящика доносился хор, славящий богиню Александру: «Александра, Александра, этот город — наш с тобою...» И если какой- нибудь таракан, икая от обильного завтрака, говорил Сашке: «Ты бы, Сашк, сама бы чего-нибудь, это...», то ему тут же затыкали рот — «Молчи!», сажали на хлеб и воду в самой светлой части ящика и из темноты просвещали: «Ты, дурья башка, если она нажрется, что нам-то делать?» И тараканы оставляли на свету своего товарища наедине с его мыслями. Бедная мама-Катя как-то обнаружила тараканью гулянку, вздохнула, погладила Сашку: «О, Господи!» — Хочу блинов! — пискнула Сашка и сама испугалась.Катя внимательно осмотрела дочь, пощупала ее худые, рыбьи ребрышки. «Ты точно хочешь блинов?» — «Хочу, хочу!» — запрыгало голубоватое дитя. «Ты дей-стви-тель-но будешь есть блины?» — спросила Катя, размешивая тесто и раскаляя сковородку. «Да, мам-м-мчка». Тесто зашипело, разливаясь по дну сковороды. «Да, да, мамочка, двадцать блинов!» «Хочет» — глухо донеслось из ящика письменного стола. Первый блин упал на белую тарелку. Сашка, усиленно подув на него со всех сторон, откусила кусочек, начала медленно жевать и, так же медленно тускнея лицом, проглотила этот кусочек, словно комок белого хлеба. Не проглотила — протолкнула усилием воли. Потом взглянула своими огромными умоляющими глазами на Катю и сказала: «Все, мамочка, больше не хочу». — «Саша, я тебя спрашивала — ты будешь блины?»— «Мне больше не хочется», — хлопая прекрасными скромными глазами, сказала дочь. Обида ли на Сашку,усугубленная невинным взглядом дочери («А что я сделала?»), прерванные ли размышления о режиссуре и своей судьбе (Катька тогда говорила: «Хорошо, когда позвонят люди; а то сидишь тут, как сова в дупле») сыграли роль, но только в следующее мгновение кастрюля с тестом была надета на хорошенькую девочкину головку. Катя ладошкой хлопнула по дну кастрюли (уроки режиссуры — всегда должно быть остаточное действие) и ушла в комнату. Тараканы перестали хрустеть сахаром, а крысы внимательными, уважительными взорами проводили Катю на диван, куда она села и заплакала. Тесто медленно растекалось по рубашечке и брючкам. Стало тихо. Потом Катя услышала осторожный шум воды, сопение, кряхтение. Слышно было, как брякнула кастрюля в раковину, как Сашка управляется с тряпкой, моет пол... Замаранную одежду Сашка сбросила в ванную, переоделась во все сухое. Выстирала штаны, рубашку, развесила на кухне, вымыла кастрюлю. Молча вошла в комнату, достала старое издание «О вкусной и здоровой пище» и углубилась в строчки неведомых ей рецептов. Тишина была творческая, напряженная. Тараканы выпустили из светлого заточения и пустили к себе, в темноту, своего подельника, пытавшегося внушить Сашке что-то о еде. Какую раскадровку делала Катя, я не знаю. Кот Ежик безмятежно спал. Мир и покой поселились в углах комнаты. «А при чем здесь мультипликация?» — спросите вы. А при том, что, когда у Кати собирались мультипликаторы, остервенело споря о мастерстве режиссуры, Сашка прыгала и просила: «Мамочка, мамочка, расскажи, как ты на меня надела кастрюлю с тестом!» Сашка с горящими глазами слушала и постигала уроки мультипликационного мастерства. Катя нарисовала по книге Резо Габриадзе и Андрея Битова фильм о Пушкине. Неожиданность пушкинских эскапад, его печальных и смешных историй рифмуется с этим крохотным эпизодом «Хочу блинов». Сашка вдруг поняла, стоя под кастрюлей, что мама переживает за нее, что мама тоже может заплакать от обиды. И если в будущем Сашка вдруг окажется один на один с фильмом, вспомнится ей этот очень важный эпизод ее жизни, и она сядет и сделает раскадровку. Не знаю, возможно, тогда Катя тоже нашла неожиданный режиссерский ход, выудив его из хаоса рисунков, разбросанных перед ней на столе. Возможно, нашла. Режиссура — это внезапная сцепка действия, нужна только прожигающая и воспаляющая его точка. Кто его знает, где отыщется эта самая точка.
Журнал ,,Ностальгия,, № 2 2007 г.
|